| 1 (62)
Кирн — в шезлонге пляжном, с раскрытым томом-
манном, томас-маннусом на горячей
ляжке, — ум к метафорам и истомам
подвигает: знающий буквы, зрячий
венецийский львёнок читает книжку —
крутолобо, лапою наступая
на строку... Но больше ценю подмышку,
смуглый пах, напёрсток его пупа я!
|
|
2 (63)
Средиземно-мраморные гробницы
Валерильке, Кирн, мне сегодня снились —
травес(р?)ти(н?)-Триест, кипарисы Ниццы...
С чем связать виденье — с Улиссом или с
Винкельманом (гомиком, нумизматом,
аполлонофилом)?.. Звони остготту, —
пусть психею выпотрошит, анатом,
и набьет Эдипом, уму в угоду.
|
| 3 (64)
Если был бы я американцем,
как говаривал Кузмин покойный,
а за ним — покойная Горенко,
я гибрид жевательной резинки
и презерватива изобрёл бы;
сладкую диковинку бы Майкель
Джексон демонстрировал в рекламе;
в Бостоне я стал бы всех богаче!
|
|
4 (65)
Странно, Кирн, что плоть твоя нагая —
словно лик Горгоны для моей
плоти: камнем делает, пугая
змей сильней клубящихся, ей-ей!
Или что-то видит в гибкотелой
неге, что невидимо глазам,
суслик мой, от страха обалделый,
ужасом расширенный Сезам?
|
 |
|
5 (66)
Распухает уда удав, глотая
куропаток похоти, крыс соблазна...
Почему краса твоя золотая
так скабрёзно, стыдно и безобразно
распирает плоть мою, зуб молочный
превращая в мертвенный клык вампира?
Как явлюсь я, трубчатый и порочный,
перед трубные очи Владыки Мира?
6 (67)
Мой елдак болтается, как оса на
лепестке... Возьми его, бога ради,
ртом, цветущим в садике Хорасана.
Пусть соски беззубый сосёт Саади!
Переложенный на фарси болтливый —
с каждой мнимой фразой лишь будет глаже.
Поиграй с ним, заинька, как со сливой,
обглодай до косточки его даже!
|
| 7 (68)
После ебли яблоко с хрустом грызли —
пополам, в невинном эдеме лежа...
От облаток лексики, милый гризли,
не кривись — лишь облако, лишь пороша.
Лишь мираж, играющий полым звуком.
Физкультура губ, языка, гортани...
Если Бог и жив, то во рту двулуком,
а не там, где думают пуритане.
|
|
8 (69)
Одоакр у Ромула Августула
отобрал регалии. Карл — украл.
Краше, Кирн, престола — стола и стула
симбиоз домашний, ларей и лар...
Но давай, давай мы с тобой посмеем —
ведь у нас тут как бы лицей —
целовать увитый венозным змеем
керикейон твой, кадуцей!
|
| 9 (70)
Мы с тобой тирана, Кирн, не станем
убивать. Мы в армии служить
не хотим... Упрёк нам этот странен.
Разве не они привыкли жить —
режа, маршируя и рожая?
С кем насилье связано, скажи?
Как страшит их наша страсть чужая,
хоть у них — и пушки и ножи.
|
|
10 (71)
Как люблю я рот твой полупьяный,
занятый весёлой болтовней!
Сердце гибкой сдавлено лианой —
нежностью, сплетённою с виной...
Словно глобус, глаз сине-зелёный
зреет измененьями вовне —
клином, клёном, клинописной кроной...
Знает монстр, что истина — в вине.
|
| 11 (72)
Как люблю я милое тело в полной
темноте ладонями делать зримым!
Ах, ваятель, мнится мне, я невольный —
и соперничать мог бы с барочным Римом,
с антониновской Грецией. Даже — с Богом,
мнущим глину в липком ночном Эдеме.
Столько прелести, мальчик, в тебе, двуногом,
что досадно мне: будешь увиден всеми.
|
|
12 (73)
На плече и шее пушок лучится,
и у самых уст розовеет мочка.
Будем, будем вместе с тобой учиться
потягушкам пипочки до пупочка.
Ах, для пальцев плоть твоя — точно книжка:
корешок из кожи и шёлк закладки,
кипарисный мой эварист парнишка!
Как словечки, складочки замши сладки.
|
| 13 (74)
Как люблю рождение влажной гнили
на мучнистом, южном, тугом банане!
Молодой олень, утонувший в Ниле,
ты плывёшь, мелея, хмельнее лани,
в Средиземное море последней спазмы.
Ах, сейчас рассыплешь по мне свой бисер!
Разбазарим замшевый весь запас мы!
Как скользит и брызжет весёлый глиссер!
|
|
14 (75)
Пролитым горячим клеем клёво
склеены живые животы...
Жалкого не трусь, трусишка, слова:
я, потом — секундой позже — ты...
Трепетные шарики картечи:
ты — не ты, а я — уже не я...
Представляешь, как нежданной встрече
рады чуть смущённые друзья?
|
